Огонь на льду.. 2 глава.

[stefaninat]

Перевод Ольги Курановой
ГЛАВА II
Сезон открытий
(2001-2002)

Top jump: откровение
Часто говорят, что нет худа без добра. В спорте, быть может, более, чем где-то еще, потому что учишься воспитываться на неудачах. Я всегда был того мнения, что поражение конструктивнее победы. Но я никогда не представлял себе этого удара судьбы.
Я решаю снова участвовать в юниорском Мире в 2001-м, с твердым намерением добиться там в этот раз хорошего места, увидеть медаль. Но мечта улетучивается, когда я четвертым заканчиваю Чемпионат Франции. Испытывающий чувство неудовлетворенности, и разъяренный тоже, я чувствую себя обворованным. Утешительный приз – билет на Top Jump. То, что тогда не более, чем компенсация, скоро меня проявит: это соревнование позволяет мне двигаться вперед быстрее. Оно является щелчком, который ускоряет мою карьеру, намного больше, чем это позволил бы юниорский Мир.
Этот кубок был организован в первый раз. Это своеобразное соревнование было придумано Дидье Гайаге, президентом FFSG (Французская Федерация ледовых видов спорта – прим. переводчика) . Идея очень проста: речь идет о конкурсе прыжков. Победитель тот, кто опережает всех в оборотах и каскадах. Для меня это идеальное средство выражения. Прыжки всегда были моей сильной стороной.
По прибытии в Лион, у меня, однако, нет никакого представления о том, что меня там ожидает.
Я разочарован «Францией», но я не воодушевлен и идеей реванша. Я не представляю ни мгновения, что это соревнование скоро сможет дать мне новый импульс. Я об этом даже не думаю. Я просто говорю себе, что надо туда поехать. И оказывается, что я получу там много удовольствия. Начиная с квалификации.
Единственное мне не нравится – тот факт, что приглашенным иностранцам не нужна квалификация, в противоположность французам. Поэтому мы не тренируемся вместе, что производит впечатление нежелания все валить в одну кучу. Итак, в этот день трое первых в квалификации оставлены на завтрашний финал, с лидерами.
Поскольку речь не идет о представлении программы, мы не обязаны одеваться в наши костюмы. Прекрасно можно ограничиться футболкой, как Алексей Ягудин во время второго выступления. Тем не менее, я ношу тунику моей произвольной программы, и большая часть участников поступают, как я. Кроме Романа Серова, русского, который предпочитает тренировочную форму, строгую и очень удобную.
Мы начинаем квалификацию тройным сальховом, затем тулуп, флип, лутц. Затем переходим к каскадам из двух тройных прыжков, затем к тройному акселю. Продвигаемся до следующего этапа, с тройным акселем–тройным тулупом. Я заканчиваю в головах, следом за Жаном-Мишелем Дебэем и Габриэлем Моннье.
Преимущество в том, что в этот раз мы знаем, что нас ждет завтра. Мы просто должны повторить то, что мы сделали накануне. На флипе Габриэль устраняется; на каскаде тройной-тройной выходит из игры Фредерик Дамбье, приглашенный как иностранец. С французской стороны остаемся только Дебэй и я. И тогда Жан-Мишель срывает тройной аксель! Итак, я остаюсь один, лицом к лицу с канадцем Эмануэлем Сандю, американцем Майклом Вайссом, русскими Ильей Климкиным и Романом Серовым и болгарином Иваном Диневым. Я ошеломлен: эти личности уже признаны в мировом плане, тогда как я – я совершенно неизвестен!
Я могу радоваться, так как с каскадом тройной аксель-тройной тулуп дела портятся. В том числе у меня. Впрочем, впоследствии я буду очень редко включать его в мои программы; это не тот каскад, который мне подходит. Он хорошо идет на тренировке, но становится трудноуправляемым, когда к нему примешивается стресс соревнования.
Однако, в этот день на этом стадионе устраняются Сандю и Серов. Тогда мы переходим к четверному, фатальному для Вайсса, даже если имеешь, исходя из этой сложности, право на три попытки, чтобы исполнить эту фигуру, против двух для предыдущих прыжков. Победа, таким образом, разыгрывается на кваде в каскаде. Безумная вещь для меня! Вероник рядом со мной, за бортиком балюстрады. Она повторяет, чтобы я туда шел, но без давления. Надо хорошо понимать, что для нас двоих в этом нет цели. Мы больше забавляемся. Это игра. Я, правда, догадываюсь, что для других конкурентов ставка более серьезна. Но мы - мы не беспокоимся. Это уже бонус к прохождению квалификации.
Для меня этот прыжок – откровение. Я уже удивлен, что удался квад. Но каскад-то! Это первый раз, когда я его пробую… И он удается! У меня дома еще есть видео: прыжок был без ошибок. Он не был, быть может, так высок, как сейчас, но он был, все-таки, очень хорош! На самом деле, я не понимаю, что тогда происходит. Перед тем, как оттолкнуться для прыжка, даже сейчас, я не думаю. Не надо размышлять никоим образом, рискуя как раз сделать ошибку.
Но на приземлении квада в каскаде я едва избегаю катастрофы, так как я не стараюсь: я ставлю вторую ногу и делаю маленький прыжок, поднимая руки. Я доволен, как же! Но приземляясь после этой маленькой демонстрации радости, я так мало внимателен, что моя правая лодыжка не выдерживает, и я едва не падаю. Это воспоминание очень живое. И очень сильное. В этот момент я слышу, как на скамьях клуб болельщиков – которые меня еще не знают – принимаются петь как сумасшедшие: «Это действительно феноменально». И вся публика повторяет припев во все горло. В самом деле, это сильно!
Я финиширую вторым, после Климкина. И там, на пьедестале, видя телевизионную бригаду, я начинаю понимать важность того, что мне только что удалось, воздействие, которое этот каскад четверной-тройной тулупы может оказать. К тому же, г. Гайаге подходит со мной поговорить. Я узнал, позднее, что он потом показывал кассету с моим выступлением другим президентам Федераций. Тогда я понимаю, что мое выступление могло бы мне помочь получить новый импульс. Это очень быстро подтверждается, потому что Федерация сразу же нашла время отобрать меня на Skate America и Trophée NHK, два этапа взрослого Гран-при. Это немного похоже, как если бы первая дверь открывалась в мир взрослых.
Задняя мысль
Я сознаюсь: это там я начал готовить свою попытку Игр-2002. По крайней мере… я об этом думал с 2000-го, с юниорского Мира в Оберстдорфе. И там, после Top Jump, я знаю, что контрудар по моим конкурентам реален: я собираюсь обыграть Дамбье и Моннье, двоих из лучших французов. Станик Жаннетт и Венсан напрасно стараются не принимать в этом участие, я знаю отныне, что я занял свое место и внушил сомнение в их умы. Мое выступление равным образом ошеломило Федерацию. Достаточно, чтобы те, кто производит отбор, начали оказывать мне доверие.
Через несколько недель после Top Jump я уезжаю с командой Франции на стажировку в Китай. Жан-Роллан Ракль, директор команды Франции, в шутку утверждает, что китайцы способны сделать четверной прыжок даже перед тем, как почистить зубы утром. Он убежден, что факт повседневного общения с ними позволит французским фигуристам дедраматизировать четыре оборота. Он, без сомнения, прав, особенно для «ветеранов», как Станик или Фред. Для меня - есть разница. Высаживаясь в Пекине, я уже умею делать квад, который никогда не представлялся «драматическим» элементом в моих глазах: с пяти попыток, не больше, мне удался первый. Это – для меня – такой же нормальный прыжок, как другие. Зато вид катающихся китайцев придает мне желание делать его больше. Они мотивируют меня исполнять пять или шесть квадов, чтобы дальше осмелиться на каскад. Начиная с этого момента, я мечтаю прыгнуть однажды три разных квада в одной программе.
Почему квад имеет такую важность? Без сомнения, потому что эта сложность может, еще сегодня, отличить. По моему, она не такая же «необыкновенная», как в эпоху, когда канадец Курт Браунинг выполнил ее в первый раз в 1988-м. Трата энергии велика, она требует столько же технических данных, сколько и физических. Впрочем, если в дальнейшем стремятся приобрести больше гибкости, чтобы умножить число и характер четверных, некоторые всё равно для начала предпочитают развить мышечную массу, как Элвис Стойко – другой канадец, который был первым, кто комбинировал квад с двойным (1991), а затем с тройным (1997). После Олимпийских игр в Нагано в 1998-м, ИСУ разрешил исполнение одного квада начиная с короткой программы вместо тройного прыжка с шагов. Алексей Ягудин был единственным, кто на это рискнул в 1999-м, но в следующем сезоне двенадцать были признаны действительными на шести этапах Гран-при, исполненные семью разными людьми. Аргумент, который убедил ИСУ пойти дальше, позволив с тех пор квад в каскаде начиная с короткой программы.
В конце концов, сложность не стала обычной, она просто демократизировалась. А я вырос с этим. На Top Jump я закончил вторым, исполнив каскад квад-тройной с моей первой попытки, даже, несмотря на то, что я исполнял квад только два или три раза в жизни. Первый из которых – во время этого замечательного известного конкурса прыжков, для смеху, благодаря Венсану Рестанкуру, на следующий день после Чемпионата Франции в Бриансоне.
Вероник предупреждала меня, что в день, когда я буду способен исполнить каскад из трех тройных прыжков, я смогу попробовать квад. На самом деле, я этого не достиг. Но я уже исполнял двойной-тройной, тройной-тройной, тройные – хорошо приземленные. И начиная с момента, когда я отталкивался, четыре оборота там были. Ничего не оставалось, как высвободить ногу на приземлении, что пришло довольно быстро. Основа всего прогресса фигурного катания проста: чтобы иметь двойной прыжок, нужен хороший одинарный, и так далее… Единственное – методика прибавления оборотов различна. Некоторые предпочитают работу с задним прыжком или пускают в ход замедление вращений. Если я анализирую свое движение, во время захода на тройной я начинаю вращение как для квада толчком, на котором я сосредотачиваю три оборота, и приостанавливаюсь на снижении. Это позволяет мне лучше контролировать. К тому же, это супер. Сейчас я этим пользуюсь на кваде, когда он хорошо приземлен. Что меня особенно забавляет, это косо выпрыгнуть и выровнять прыжок в воздухе. Чувствуешь, что опуская правую руку, можно восстановить равновесие корпуса, и, следовательно, прыжка. И это – это мне нравится, чрезвычайно… даже если тренеры-то не любят этого совсем!
Парадоксально, не столько контакт с китайцами нравился мне во время стажировки в Китае. Классная атмосфера, которой наслаждаешься во время некоторых визитов, в частности, в течение дня на Гранд Мирей. Но что меня интересовало больше всего – это развиваться среди французских фигуристов. Это первый раз, когда я присоединяюсь к взрослым, которые претендуют на место на Олимпийские игры. Что до китайцев, я ограничиваюсь наблюдением за ними, потому что я знаю, что у них нет очень хорошего «стандарта» катания. Я предпочитаю сфокусироваться на других французах. Я очень хочу помериться с ними силами, похлопать их по плечу, чтобы показать им, что я здесь и что я могу их победить. Это настоящая подрывная работа, которая продолжается в начале олимпийского сезона.
Бал дебютанта
Я вспоминаю, как Жан-Роллан Ракль мне говорит: «Ты бросаешь свою деревню и своих коров и скоро поразомнешься». Он прав. По прибытии – один, так как мой тренер тогда беременна – в первый раз в Соединенных Штатах, в Колорадо-Спрингс, чтобы впервые участвовать в этапе взрослого Гран-при, мне, конечно, кажется, что я выехал из своей провинции. Я еще храню воспоминание о моем первом приходе на каток. Вау! Он огромный! Я никогда не видел такого большого, со столькими трибунами. Я потом имел возможность убедиться, что он был не такой уж гигантский. Но в тот момент я впечатлен.
Несколько часов спустя после шутки г. Ракля я взял реванш. В тот же вечер была жеребьевка. Предстоит очень банальный прием, во время которого, по традиции, девушки рисуются в вечерних платьях, а мужчины в костюмах. Возвращаясь в отель, когда он говорит мне идти переодеться для этого суаре, я спрашиваю его с серьезным видом: «Ничего, если я останусь в тренировочном костюме?» Он от этого чуть не проглотил свою сигару!
Сela étant (это выражение мне непонятно – прим. переводчика) , я в Колорадо-Спрингс не для того, чтобы участвовать в массовых сценах. Несколькими неделями раньше я выиграл Masters в Орлеане, и я надеюсь снова выступить удачно. На своем уровне. Хотя и впечатленный, я в хорошем настроении. Это не легкомыслие с моей стороны, это, главным образом, потому, что я не задаю себе вопросов. Я стараюсь не думать.
Накануне соревнований я даю мое первое интервью газете “L’Equipe”, которая назавтра озаглавливается: «Честолюбивый Жубер». Я действительно честолюбив, и я легко представляю себе, что некоторые собираются меня судить за то, что я претенциозен. На вопрос: «Каковы Ваши более-менее долгосрочные спортивные цели?» я недвусмысленно отвечаю: «Я стремлюсь к трем основным титулам: чемпион Европы, мира и олимпийский!» Я не собирался лгать: начиная с десятилетнего возраста, я повторяю, что я хочу стать олимпийским чемпионом! Я всегда объявлял, чего я хотел. Как титула чемпиона France minimes, так и олимпийского титула. Это стимулирует меня добиваться успеха. Я испытываю почти потребность выплеснуть наружу мои амбиции с помощью слов. Действие от их высказывания более сильно, чем от фиксирования на цели: таким образом, я беру на себя обязанность ее добиться, потому что у меня нет желания выглядеть смешным. В действительности, единственная цель, которую я держал при себе – это отбор на Игры в Солт-Лейк-Сити.
Ну да, я амбициозен. Но я также знаю, чего я стою. И если у меня нет никакого комплекса во время этого Skate America, я, несмотря ни на что, сознаю свои пробелы и работу, которую мне остается выполнить. Достаточно сравнить мое техническое содержание с содержанием лучших. В то время, как я предусматриваю только один четверной и один тройной аксель в произволке, американцы, Тим Гейбл и Майкл Вайсс, или японец, Такеши Хонда, отваживаются на два или три в ходе тренировки в Колорадо-Спрингс. Но неважно, я делаю то, что я должен сделать. И это происходит с каскадом квад-тройной начиная с короткой программы. Даже если я падаю на тройном, я уверенно держусь оставшуюся часть программ, и мое девятое место в финале скорее обнадеживает.
Ошибка молодости
Мой первый Skate America нельзя рассматривать как большой успех, но это соревнование подчеркивает мое психологическое превосходство над другими французами. Американский этап первый в сезоне, и никто из моих соотечественников не сделает лучшего, чем это девятое место, во время пяти следующих этапов Гран-при. Неважно, я плохо переношу, когда вижу, как другие терпят неудачи в ходе последующих недель. Я не калькулятор, и я никогда не радовался проигрышам своих противников. Но мой результат, остающийся лучшим, - это подтверждает для меня, что у меня действительно есть карта для розыгрыша. Очевидно: надо закончить на пьедестале Чемпионата Франции, чтобы надеяться поехать на «Европу» и, в случае необходимости, квалифицироваться на Игры.
К сожалению, я отстаю в подготовке. Я всегда любил общаться с теми, кто намного сильнее меня, чтобы учиться и прогрессировать. Если я всегда и отказывался уезжать из Пуатье, чтобы быть принятым в один из парижских центров, где я мог бы, все-таки, извлечь пользу из повседневного соревнования, мне очень любопытно смотреть, как работают лучшие фигуристы. Я особенно хотел бы посмотреть, как за это берутся русские. Они захватывают все призы, и я мечтаю свергнуть их с трона. Эти результаты отражают, без сомнения, разный технический подход, этим должно бы вдохновиться. Однако, я прохожу стажировку не в России, а в Детройте, где я остаюсь две недели после Skate America, чтобы поработать с Алленом Шраммом над дорожками.
Там я набираю… восемь кило! Бесполезно искать оправдания этому набору веса. Это моя первая стажировка в одиночестве, и это нелегко. Утром я приезжаю в десять часов на каток. Я возвращаюсь оттуда в восемнадцать часов, после трех каждодневных тренировок, каждая около часа. Между двумя тренировками я остаюсь поблизости у бара, где работница, которая очень предупредительна со мной, готовит мне печенье, которое я уплетаю, как только оно выходит из печи. Я объедаюсь «Твиксом», сандвичами, всеми видами калорийных продуктов. Мне шестнадцать лет, и это имеет вкус свободы. Аллен оставляет меня в покое. Но в конце четырнадцати дней такого режима для меня, набирающего кило, просто посмотрев на пирожное, это неизбежно должно было быть фатальным!
Все же, я храню одно хорошее воспоминание об этой стажировке. В Детройте, с Алленом Шраммом, которого я знал, поскольку он был национальным тренером во Франции, я увидел другое, новый, интересный опыт. Я говорю по-английски, я завожу несколько друзей на месте, в частности, Танит Белбин и ее партнера, Бенджамина Агосто, пару танцоров.
Я извлекаю пользу из своего пребывания также и технически. В то время я делаю четверной тулуп, но мне не удается квад сальхов. В действительности, это Аллен Шрамм научил меня делать сальхов en mok (не нашла пока перевода – прим. переводчика) , то есть, отталкиваясь двумя ногами, хитрость, которую я с тех пор сохраняю. Аллен, на самом деле, классный. Я живу у него во время всей продолжительности стажировки. Две его маленькие дочки обожают меня, я играю с ними, с их собакой. Я чувствую себя хорошо. Я помогаю в саду, собираю листья. Это мне нравится. Аллен франкоговорящий, это облегчает общение. Вспоминая все это, я говорю себе, что мог бы остаться там подольше. Впрочем, нет, так как я набрал бы не восемь, а пятнадцать кило!
На тот момент я не искренен сам с собой. Я предпочитаю скорее отвернуться, чем столкнуться с моей проблемой веса. Тем не менее, утром я вижу себя в зеркале. Щеки менее впалые, маленький двойной подбородок, похожий на то, когда я опускаю голову. И на катке я чувствую себя более тяжелым. Я успокаиваю себя, говоря, что я растолстел, потому что много не тренировался, но что, войдя в нормальный ритм дома, все снова придет в порядок. Моя мать не позволяет мне тешиться этой иллюзией. Когда, по моем прибытии из Соединенных Штатов, она встречает меня с поезда, я хорошо вижу выражение ее лица. Достаточно одного сравнения, чтобы понять размер ущерба: возвращаясь из Китая, я весил 72 кило, теперь я дошел до 80!
Странно, это взгляд моей матери имел влияние, гораздо больше, чем взгляд Вероник. Она призналась мне позже, что, увидев меня, она меня не узнала. Это нормально, я набрал восемь кило!
Так как я не в лучшей форме, что чувствую себя «слегка громоздким», я совершаю на тренировке тяжелое падение на флипе, которое вызывает проблемы с копчиком и внизу спины. Я должен участвовать в NHK, но я на это не способен.
Не вовремя
Я досадую на себя из-за этих восьми кило, но у меня нет никаких сожалений об NHK. Участвовать в двух Гран-при - не цель: мне достаточно одного, чтобы разведать, что это. Моя цель в другом месте, на Чемпионате Франции, который происходит неделю спустя после этого NHK. Уезжая в Японию, я подвергался часовому сдвигу и усталости. Здесь я могу сконцентрироваться на «Франции».
Хотя я тогда очень сильно рассчитываю на Игры, прибывая в Гренобль, я не думаю о титуле чемпиона Франции. Я сомневаюсь, что это возможно, что у меня есть для этого потенциал. Но это не цель. По большей части, я могу заявить справедливые амбиции.
Итак, это в первый раз из трех взрослых соревнований я целю на национальный пьедестал. Это также должен быть первый раз, когда публика, журналисты наблюдают меня напрямую. Но я не отдаю себе в этом отчета, я просто рассчитываю сделать необходимое, чтобы осуществить свои цели. Я немного более взвинчен, чем обычно, но я, тем не менее, больше не раздумываю. Я еще на грани бессознательности!
Схватка начинается с жеребьевки, которая назначает мне четвертое место в группе. Станик нарывается на последнее. Он смотрит на меня со своим номером в руке и говорит мне: «Ты собираешься усилить давление…» Я не знаю, серьезен ли он. Наверное. Начиная с Top jump, он должен чувствовать, что угроза становится явственной.
Я признаю, что я немного в стрессе. Но он мне необходим. Когда я не в стрессе во время соревнования, я его проваливаю. Мне недостает концентрации. Мне нужен стресс, чтобы я чувствовал себя способным управлять, контролировать. Когда стресс тебя захлестывает, когда ты им больше не управляешь, это становится опасным. Стресс захватывает меня, но он не мешает мне ни говорить, ни смеяться. Я выплескиваю его в словах, не пытаясь его преуменьшить. Мне приходится иногда сказать моему тренеру во время этих шести минут: «Я не чувствую эту программу», чтобы в итоге удался чистый прокат. Иногда у тебя дрожат ноги, ты замыкаешься в себе. Тогда больше не говоришь, тебе не вздохнуть, ты парализован, у тебя плохо с кислородом.
Я делаю такие признания только своему тренеру. Если меня сопровождают мои родители, я говорю им, когда я с ними встречусь днем, но я остаюсь на достаточном отдалении. У меня не то же поведение, что обычно. Я задумчив. Я представляю себе мои программы, слушая музыку. Мне случается точно ощущать прыжок, тогда как я не на коньках, я чувствую, что надо сделать, кАк я физически. Совсем еще маленьким, в машине, я вспоминал программу, я ее чувствовал, видел ее, и это помогало мне в момент, когда я должен был ее исполнять.
Мои родители всегда это понимали. Я с ними, но в своем мире. Они не нарушают эту «интимность», не стремятся завладеть мной. Часто за некоторое время до соревнования я их больше не вижу. Но я всегда стараюсь отыскать их на трибунах. Так было и в Гренобле, потому что мы приехали туда в машине втроем, с моим псом Рокко.

В конце короткой программы я четвертый в классификации. Я крутнул каскад квад-тройной, который попробовал я единственный. Итак, я остаюсь в ожидании, без особого напряжения. Я очень самоуверен. Короткая фраза Станика, конечно, меня ободрила. Я знаю, что он не чувствует себя хорошо, и я очень сильно концентрируюсь на нем. Я не делаю ничего, чтобы его дестабилизировать, так как я знаю, что он, более, чем другие, может провалиться. Это точно сейчас произойдет.
В противоположность Станику, я проявляю силу своего характера, катая мою произволку на музыку из фильма «Миссия». В начале я делаю тройной вместо предусмотренного квада. Но я решаю снова начать его. И он мне удается! Я беру на себя ответственность, прежде чем сдвинуть немного мои другие прыжки. Я принимаю решение об этом изменении во время программы. Как бы то ни было, у меня нет выбора, если я хочу сохранить шанс взобраться на пьедестал. В конечном счете, есть только одна вещь, о которой я сожалею: я убеждаю себя в конце сделать каскад тройной-тройной. Я сильно выпрыгиваю, но расслабляюсь, раскрываюсь в воздухе, не закончив вращения. В тот момент я смотрю на моего тренера и шепчу: «Черт» (в оригинале – «Merde» – прим. переводчика) . На видео кроме этого почти ничего не видно!
Тем хуже. Третье место, после Габриэля Моннье и Фредерика Дамбье, меня полностью удовлетворяет и не застигает меня врасплох. Оно логично, сообразно моим ожиданиям. Я воображаю, что я должен начать беспокоить этим некоторых: я произвожу переворот в иерархии и планах Федерации. Но я наивен. Я еще не знаю эту среду! По-моему, все ясно: Станик напрасно старается быть заранее отобранным, – что кажется нормальным, потому что он уже был два раза чемпионом Франции и европейским призером, - его пятое место будет ему стоить квалификации на Чемпионат Европы. Я не осознаю темных дел, которые скоро последуют. Я также не уверен, что поеду на Чемпионат Европы.
По традиции, я катаюсь на новогоднем гала в Куршавеле сразу после «Франции». Я еще не освоил как следует это занятие. Я не привык к публике, игре света, и я катаюсь плохо, в противоположность Станику, которому Федерация вменила это гала как тест на «Европу». В этот день он катает превосходную программу, с двумя тройными акселями. Это в то время, как Жан-Роллан Ракль начинает пересматривать вопрос моего отбора, основывая непосредственное сравнение на наших сегодняшних выступлениях. Атмосфера уже напряжена, когда национальный технический директор (DTN (le directeur technique natonal – прим. переводчика) ) того времени, Жан-Мишель Опрендек, кричит: «Жанетт – Дамбье – Жубер» - это трио, которое я вижу a priori на Европу». Я нахожу это совершенно странным, он забывает Моннье, который, все-таки, только что выиграл национальный титул!
В конечном счете, исключен именно Станик, по причине его поведения на последнем катастрофическом тесте. Жан-Роллан Ракль даже обвинит его в том, что он «сделал оскорбительный жест Федерации, прибывшим президенту и DTN», потому что Стану удались только два тройных прыжка, и он покинул лед после всего трех минут программы. Он не будет даже запасным. Он объяснил мне причины этого значительно позднее: Федерация прекрасно знала, что ставя его запасным, Моннье был бы выведен из игры, чтобы уступить ему свое место. Габриэль действительно хорош.
А я ничего, конечно, не понимаю в тот момент, я не представляю себе, что все могло быть предусмотрено заранее, я остаюсь в убеждении, что одна логика результата преобладает в отборах Федерации… В действительности, мой отбор подтверждают только за неделю перед отъездом в Лозанну. Это облегчение. Но я полагаю, что я заслуживаю своего места.
Медаль, которая меняет все
Большой чемпионат – это разница. Разница с «Францией», разница с юниорским Миром, даже если, в Оберстдорфе, я уже испытал квалификацию. В Лозанне соревнование начинается со вступления, во время которого исполняют в первый раз свою произвольную программу. Фигуристы распределяются на две группы – включая лидеров – определяемые в зависимости от результатов предыдущего сезона. Цель игры проста: отстранить нескольких конкурентов, потому что только четырнадцать первых в каждой группе имеют право участвовать в короткой программе. И потерять, по меньшей мере, возможный импульс, потому что будет физически тяжело управлять суммированием программ.
В этот день я особенно удачлив и начинаю с очень хорошей квалификации. Это тем более странно, что я только что провел действительно никакую разминку, в ходе которой мне не удался ни один прыжок. К счастью, жеребьевка разнесла меня с первыми конкурентами в группе. У нас с Вероник есть время сделать расстановки на полу. В программе я исполняю все: тройной аксель–тройной тулуп, квад… Я финиширую вторым в моей квалификации. Сразу после этого я обедаю с Габриэлем Моннье и Фредериком Дамбье. Мы касаемся предварительных результатов, и Габриэль смеясь восклицает: «А этот вот тип, этот Жубер, нам досаждает (думаю, более правильно здесь перевести – «поднасирает» - прим. переводчика) со своим вторым местом. Он над нами насмехается!» Несмотря на эти слова, я чувствую в интонации его голоса, в его взгляде, что он действительно рад за меня. У Габриэля всегда было не такое умонастроение, как у других.
С моим опытом Skate America, мне тем лучше удается дедраматизировать европейскую обстановку, что у меня нет другого притязания, как заполучить олимпийский сезам, то есть, стать одним из двух лучших французов. Вот это моя цель. Не как сейчас, когда речь идет о том, чтобы систематически привозить медаль или даже титул. Но, в конце концов, я не собираюсь жить в Лозанне, как я это предусматривал.
Я заканчиваю так же вторым в моей группе после Александра Абта. В короткой программе я исполняю каскад квад–двойной и тройной аксель без сучка, без задоринки. Это первый раз, когда я по-настоящему нахожу удовольствие в программе: я даже кидаю улыбку судьям после акселя! Я совершенно расслаблен… Чего не будет в произволке. В этот момент я нахожусь на третьем месте. Это неожиданно, но я начинаю немного в это верить. В постели я слушаю музыку и уже воображаю себя с бронзовой медалью. Я думаю об этом, тем более, что есть день отдыха, среда, между короткой и произволкой. Я снова встречаюсь с моими родителями и моей собакой, и мы пользуемся случаем прогуляться по Лозанне. Это близкое, семейное окружение важно для моего собственного равновесия. Моей собаке, например, совершенно наплевать, встревожен ли я, выигрываю я или проигрываю. Это помогает мне дедраматизировать ставку.
Наконец… Вырисовывается надежда на медаль. Федерация не оказывает никакого особого давления, но пресса начинает оживляться. Я взволнован обязанностью покинув лед, сразу же проходить через «микст-зону», чтобы говорить, объяснять что-то журналистам. Но я люблю это. И я чувствую, что мое выступление доставило удовольствие. Зато я не понимаю, что нас наблюдают, развлекаясь, Вероник и меня. Это правда, что мы составляем довольно-таки неожиданную пару: я, который вдруг появился со всем простодушием своих шестнадцати лет, и Веро, с животом, смотрящим на нос, со своей большой бесформенной шерстяной кофтой. Зрелище полностью не соответствует дресс-кодам этой конформистской среды, часто очень поверхностной в своих представлениях. Это правда, шерсть Веро диссонирует с богатыми мехами Татьяны Тарасовой, тренера Ягудина. Но эта разница ощутима только в упреках, которые мне адресует Веро во время тренировок: когда я на льду как раз в то же время, что Ягудин, у меня есть тенденция больше смотреть, вместо того, чтобы тренироваться и концентрироваться на себе. Это, однако, наша очень будничная сторона, которая нас спасла, которая нам позволила соотносить вещи, без слишком большого напряжения.
Я также открываю, что я прохожу в новый мир. Я не чувствую себя исключенным из него, но некоторые совсем дурацкие детали не оставляют меня равнодушным. Когда, например, входя в раздевалку, я здороваюсь, как бы ни к кому не обращаясь, и никто мне не отвечает, я догадываюсь, что здесь необходимо соблюдать законы, чтобы быть принятым этой средой. Это не мешает мне, тем не менее, встречать классных людей. Как Ягудин… Но его отношение, возможно, продиктовано моими заявлениями: я не перестаю повторять, что он мой кумир!
Наконец, наступает пора произволки. Трудная пора. Со временем я убедился, что было логично, что не удалась чистая программа. Она даже обнаружилась скорее посредственной. Но речь шла о моем первом Чемпионате Европы, с тремя программами для исполнения. И потом, я мог претендовать на медаль… Мне выпадает удача, мимо которой прошел Илья Климкин.
Удача – не только название: он действительно сумасшедшая. Моя программа на «Миссию» бесцветна, мои жесты деревянные и заученные. Я еще ужасно юниор. Мои хореографические пробелы обнаружились для меня на юниорском Мире. Но я не помню, чтобы я думал об этом в тот момент. Я знаю, что у меня не было альтернативы: моя техника прыжков может спасти общее впечатление, а ошибки – разрушить все мои надежды. По этой причине я задаю себе столько вопросов, заканчивая свою программу. Я знаю, что я был средним, я даже упал на сальхове, и я боюсь за вторую оценку. У меня нет ни имени, ни репутации, чтобы компенсировать свои глупости. У меня же нет ничего, что работало бы на меня. Я опасаюсь наказания от судей… И происходит обратное! Приятный сюрприз, который так редко принят в этой среде. Может быть, я появился в момент, когда категория мужчин нуждалась в обновлении? Когда я вижу некоторых людей, кандидатов на протяжении пяти или шести сезонов, у которых никогда не было медалей, этих юношей, которые наказываются за малейший провал, я оцениваю свою удачу.
Судьи не дают мне катастрофические оценки, но ничего еще не разыграно. Я же прохожу в микст-зону, ожидая своей судьбы, и отвечаю на вопросы Нельсона Монфора и Анник Дюмон-Гайаге, в то время, как немец Власенко катает свою произволку. Он последний, кто может изменить результат. Но он проваливается. Я все-таки бросаю взгляд, особенно когда появляются его оценки! Что у меня медаль, мне подтвердила Анник. Я счастлив от этого, но, тем не менее, не в восторге. На самом деле, я не осознаю. Еще нет. Скоро. Покидая зону, предназначенную для телевидения, я готовлюсь встретиться с пишущей прессой, когда замечаю г. Ракля. Тогда я проскальзываю в коридорчик перед залом для пресс-конференций и начинаю плакать. Как ребенок. Я только что понял, что я, без сомнения, выиграл свой билет на Игры. Что у меня медаль. Так, как мечталось. Я не перестаю повторять: «Да что со мной?».
Прежде, чем начаться круговороту расспросов, я имею право на момент передышки, на нечто вроде очень личного дыхания: пьедестал. Взбираясь на пьедестал и видя мою первую европейскую медаль, я, конечно же, всецело предаюсь настоящему мгновению. Но я не охвачен волнением. Волнение пережилось мной раньше, оно переполнит меня позже. Не на пьедестале. Во время русского гимна я поднял глаза к Алексею Ягудину, чемпиону Европы, который в конечном счете опередил Александра Абта в конце потрясающей схватки. Конечно, я хотел бы быть на его месте, но что идет в счет, для меня, - это достичь своей цели. Выиграть свое место. Прожить с этой идеей Олимпийских Игр, начиная с юниорского Мира, ни в чем не сознаваясь никому, сделать все, чтобы ее добиться, и достичь этого. Здесь, стоя на пьедестале Лозанны, есть только Игры, которые идут в счет. Я думаю только об этом билете, который я только что, я надеюсь, отхватил. Это огромное удовлетворение. Даже если ничего не факт, даже если никто еще не касался моей олимпийской квалификации, я горжусь одним: моя миссия выполнена.

У меня едва есть время, чтобы воспользоваться этими мгновениями передышки. Я немедленно захвачен расспросами, в частности, пресс-конференцией. Я еще плохо говорю по-английски, но я понимаю комплимент, который адресует мне Алексей Ягудин: он уверяет меня, что когда он меня увидел, он увидел себя самого, в начале. Это тем более трогает меня, что я подлинно ему поклоняюсь, начиная с его программы под «Гладиатора». Это мой кумир. Но я не напоминаю себе его молодого. Тогда мне объясняют, что его сравнение отсылает именно к тем его дебютам, когда он еще катался у Алексея Мишина в Санкт-Петербурге. Когда он выигрывает свой первый мировой титул в 1998-м, он еще не рассматривается как артист. Скорее как кто-то, необычайно надежный технически, но еще очень «без прикрас». Это в нем меня не смущает и представляет мою картину. Я принимаю его комплимент как залог будущего: если он думает это обо мне, то он признает за мной способность развиваться, стать, как он, чемпионом Европы и мира. Это придает мне желание в это верить и наполняет меня невероятной верой. Это подлинная похвала… И солидный взрыв рекламы. Во всем мире пресса повторяет его маленькую фразу на мой счет! Начиная с этого момента, хотя еще не было вопроса, чтобы я работал с ним, средства массовой информации проводят параллель между нами, почти родство.

Я замечу все это позже. Сейчас, после антидопингового контроля, я наконец присоединяюсь к моим родителям, товарищам по команде и всем официальным лицам Федерации, которые импровизируют коктейль в мою честь. Я еще не ясно понимаю, что я европейский бронзовый призер. Эта реальность заставит признать себя в следующие дни, благодаря тому, что я слышу и читаю эти два слова, приклеенные к моему имени: «бронзовая медаль». В этот вечер, под большим тентом вблизи катка, я встречаю Габриэля Моннье и Фредерика Дамбье. Они счастливы за меня. Но я думаю, что Фред особенно доволен исполнением красивого финала соревнования, позволяющего ему финишировать вторым французом и пятым европейцем. Это соперник, в чем я его не упрекну никогда, и я хорошо ощущаю, что он испытывает чувство неудовлетворенности, что я его победил.
У меня, как у всех, бокал шампанского в руках. Кто-то говорит мне погрузить мою медаль внутрь, как Марина Анисина. Это обыкновение, которое она всегда соблюдает после победы. Впрочем, я был свидетелем этого, так как назавтра она снова становится чемпионкой Европы. Я видел, как она это делает! Для нее только золотая медаль достойна быть погруженной в шампанское. А я полагаю, что сделать это с бронзой не позорно, наоборот, всему нужно начало! Тем более, что Жан-Роллан Ракль не может удержать язык и объявляет мне, что я квалифицирован на Игры. Официальное объявление. Я принимаюсь плакать. В голове крутится: есть, я сделал это. Два года я готовлю тайком свою попытку, и она мне удалась!
Прекрасней, чем в моих мечтах
Для спортсменов Олимпийские Игры – LA-соревнование (аббревиатура LA пока расшифровке не поддалась – прим. переводчика) . Вершина карьеры, говорят иногда. В моем случае Солт-Лейк-Сити означает самое начало моей. В течение двух лет я сражался, чтобы отворить этот сезам, я упорно работал, чтобы прогрессировать, чтобы устранить мои недостатки, чтобы достичь уровня. Но раз уж награда достигнута, моя цель – просто поучаствовать. Получить удовольствие от церемонии открытия и атмосферы.
Французских спортсменов часто упрекают, что они не сражаются до конца, не используют всего для победы. Но надо понимать нашу мотивацию. В 2002-м – не моя очередь. У меня нет способов, чтобы выиграть медаль в Соединенных Штатах. Еще слишком рано, я не готов. Мое место находится около десятого номера. В конце концов, я проваливаюсь на четырнадцатое место. Но я пользуюсь церемонией открытия, чтобы понять и увидеть, что такое Олимпийские Игры, чтобы наблюдать, чтобы делать то, ради чего я здесь. Я не жалею ни о чем, потому что я уже сознаю, что следующие будут другими, что тогда я сфокусируюсь на победе. Тем временем, мой первый опыт остается великим моментом, который впоследствии очень сильно послужил мне, и который я прекрасно помню. Даже если все прошло не так хорошо, как я надеялся.

В то время, как команда Франции улетает в Логан, свой базовый лагерь, перед тем, как поехать в Солт-Лейк-Сити, я приземляюсь в Калгари. Федерация предложила мне стажировку с Алексеем Ягудиным и Татьяной Тарасовой, его тренером, которая также работает, с начала сезона, с французскими танцорами Изабель Делобель и Оливье Шонфельдером. Я счастлив, что они будут там оба, счастлив разделить комнату с Оливье. Я не знаком с ними как следует, но они восхитительны в обращении со мной. Я жалею только о том, что мы не тренируемся вместе, с ними, разделяющими занятия с канадцами Бурн-Краатцем, которыми Тарасова также занимается.
Изабель и Оливье выглядят непринужденно в этом окружении. Может быть, потому что они говорят по-английски. А я очень взволнован. Я боюсь Татьяну Тарасову, «Большую Мамочку», как нежно прозывает ее Ягудин, которая накопила дюжину олимпийских титулов… Не считая того, который вырисовывается, который она скоро завоюет с Алексеем! Однако, она очень славная. Совсем как Алексей, о котором я думал, что он даже не опустит глаз на меня, но который нарушает свой ритм тренировки, чтобы меня поправить, дать мне мелкие советы.
Как на Чемпионате Европы, я, однако, слишком сконцентрировался на их дуэте. Но в этот раз Вероник здесь нет, чтобы сконцентрировать меня, и у меня нет такой работы, как у русских. Я пытаюсь адаптироваться, я очень хотел бы действовать, но мне трудно угнаться за ними.
Я еще не знаю, что Алексей скоро будет коронован. Он остается моим фаворитом за мощь его катания, благородство на льду. Во время этих четырнадцати дней, что я провел рядом с ними в Калгари, я не прекращал повторять себе, что я тренируюсь, быть может, с будущим олимпийским чемпионом. Я даже чувствую гордость садиться каждый день в его машину. Мой роскошный шофер пристраивает меня между своим тренером и своим психологом, русскими, ни слова которых я не понимаю…
У меня нет впечатления, что эта стажировка много мне приносит для Игр. Я еще не понимаю, что я наблюдаю манеру, в которой Алексей тренируется. Что скоро я буду брать ее за образец. Его способность повторять необычайна: он не ограничивается двумя или тремя удачными прыжками, он исполняет их дюжину. В то время, как мне удается один четверной, я доволен. А он исполняет серии из двух или трех последовательных квадов, пять или шесть раз один за другим. Настоящий профессионал. Сегодня я знаю, что наблюдение за ними помогло мне совершенствоваться.
Наконец, 5 февраля, я приземляюсь в Солт-Лейк-Сити. Я нагружен как мул и чувствую себя тем более потерянным, что другие французы вселятся только завтра. 6-е как раз день отдыха в моем графике, я пользуюсь этим, чтобы посетить олимпийскую деревню. Я никогда бы не подумал, что она такая большая. Я представлял себе помещения на манер мобил-хоумов. Но это были настоящие дома. Забавно, у меня было впечатление, что я гуляю в одном из поселков области Пуатье. Что я в настоящем квартале, почти таком же, как квартал в Больё, где я живу. Я также открываю то, что называют «интернациональной зоной». Мне рассказывают, что она состоит из классных мест, как «Coffee House» и «Game Center». Но это еще атмосфера, которая поражает меня больше всего. Она гораздо лучше, чем на «Европе»: когда прогуливаешься, все здороваются. Моя проблема в том, что за исключением фигуристов (самое большее!) я никого не знаю. Я заканчиваю, чувствуя себя неловко, не имея возможности ответить всем, кто окликает меня: «Это же ты малыш? (дословно – «младшенький» – прим. переводчика) Это ты Бриан?» А я смотрю на них, ломая себе голову… Кто же это может быть? Мне семнадцать лет, я застенчив. Но в конце концов я решаю поинтересоваться другими и выучить наизусть тромбиноскоп (лист с портретами членов команды – прим. переводчика) французов!
Вечером прибывают другие фигуристы. У меня комната, общая с Фредериком Дамбье. Я уже знаю, что атмосфера не будет такой хорошей, как я о ней думал: Фред не вынес, что я его обыграл в Лозанне, впридачу, с бронзовой медалью. Я предпочел бы разделить комнату со Стаником! Но мы готовимся к тому, чтобы пережить необыкновенные события. 8-е февраля – церемония открытия. Наконец!
Я очень возбужден. С Фредом и Оливье, в момент нашего одевания, мы вновь становимся настоящими детьми. Вечер длинен, поскольку надо долго шагать и еще дольше ждать. Но это стоит свеч. В самом деле, это фантастика. Сказочно, незабываемо. Трудно описать эмоции, которые я испытываю. У меня сохраняются два самых прекрасных момента – шествие делегаций и мгновение, когда воспламеняется чаша.
Шествие грандиозно. По мере того, как я продвигаюсь по кольцу, я чувствую, как меня охватывает безмерная гордость, по мне пробегает дрожь. Немного так, как когда удается безукоризненная программа. Шагая, я припоминаю годы, которые недавно миновали. Я думаю о моих конкурентах в категории «cadet» или «юниор» и понимаю, что я здесь, на Играх. Это гордость и ужасное возбуждение. У меня впечатление, что я проживаю мгновение, еще более прекрасное, чем в моих мечтах.
Я с Фредом, Пьером Трантом, его тренером, и Мустафой Хакиком, его преподавателем по физической подготовке. Мы приветствуем всех, пытаемся увидеть себя на гигантском экране. Мусс просит меня снять его на его камеру: а я взял только «мыльницу» и безостановочно щелкаю все, что вижу. Я напрасно надеюсь, что мои фото удадутся, я очень сомневаюсь, что качество одноразового аппарата гениально. Но я непременно хочу фото огня… Не везет, в момент, когда он загорается, моя пленка перематывается назад!
Я смотрю на экране имена факелоносцев. Я никого из них не знаю. Я правда рад, что чашу зажгли хоккеисты. Традиционно это лицо, звезда, которая берет это на себя. Но в тот день символ тем более значителен, что была выбрана команда. Это точно та идея, которую я выношу для себя из Олимпийских Игр: создай сначала команду, чтобы представлять страну, прежде чем сконцентрироваться на себе любимом.
В эйфории, я почти забываю о драматической стороне этой церемонии. Несколькими месяцами раньше, 11 сентября 2001-го, Соединенные Штаты стали жертвой убийственного преступления. Я замечаю, между тем, развертывание сил безопасности, самолеты, которые летают над стадионом. Царит некоторое беспокойство, и я немного ощущаю этот страх. Я понимаю, как многие другие, что Игры могли бы быть идеальной мишенью для террористов. Но я увижу только позже, по телевизору, отсылы на 11 сентября: лохмотья американского флага из «World Trade Center», несомые среди других Тоддом Элдриджем, чемпионом мира по фигурному катанию 1996-го; присутствие президента Джорджа В. Буша на трибунах, сидящего посреди атлетов… Для прикола – он сел рядом с Сашей Коэн, которая позвала свою мать по мобильнику и провела ее к президенту Бушу, чтобы быть уверенной, что ее мать ей верит!
Я не хочу омрачать свое счастье. Тогда я концентрируюсь на красотах этих Игр и церемонии. Об остальном я подумаю позже.
Я сделаю лучше в следующий раз
Наконец пора подумать о катании. Я жалею, что не могу тренироваться с Вероник на моих первых Играх. Она на сносях и больше не может перемещаться. Я понимаю, что эти роды должны быть для нее приоритетом. Я соглашаюсь с ее отсутствием, так же, как соглашаюсь, что Жан-Роллан Ракль, директор команды Франции, ее заменит. Мне очень нравится Жан-Роллан, который меня уже сопровождал в Соединенные Штаты на Skate America. Но накануне соревнования он поспешно возвращается во Францию. Его мать только что скончалась. Это меня огорчает, и я обещаю себе биться и для него.
Неожиданно встает вопрос, кто мной займется. Я обсуждаю это с DTN, Жаном-Мишелем Опрендеком, и президентом, Дидье Гайаге. Доступны три преподавателя: Катя Бейе, тренер Ванессы Гусмероли, но с ней я не очень знаком, Анник Гайаге, которая занимается Летицией Юбер, и Пьер Трант, тренер Фреда. Мы выбираем его. Перед прессой я оправдываю этот выбор, расхваливая его манеру работать и его характер. У него много опыта, и мне очень хорошо подойдет, что он скопирует на мне то, что он делает с Фредом. Я также утверждаю, что все это меня не волнует. Но это только обман. Я, конечно, взволнован этими переменами. У меня нет полного доверия к Пьеру Транту. И это логично: обычно он тренирует фигуриста, цель которого – победить меня. Начиная с первой тренировки, я, однако, чувствую, что он прилагает усилие, чтобы быть учтивым со мной, что я ценю. Но у меня сохраняется очень плохое воспоминание о нашем «сотрудничестве». Его поведение после короткой программы меня очень сильно разочаровывает. Я делаю ошибки, и качество моей программы страдает от этого. Я сержусь на себя. Но, когда я выхожу со льда, Пьер Трант говорит мне, улыбаясь: «Хорошо, ты сделал хорошую работу». Эта фраза меня сердит. Я предпочитаю игнорировать ее, уйти и забыть этот день, который так плохо начался.

В это 12 февраля я встал очень рано на последнюю официальную тренировку – в половину восьмого. Мне не хватает веры в себя. Я пытаюсь развлечься после полудня, смотря телевизор. В то время, как весь французкий лагерь взрывается радостью во время исторической победы Кароль Монтилле на скоростном спуске, я смотрю повторную трансляцию с гор. Бронзовая медаль Ришара Гэя мотивирует меня. Однако, как только я прихожу на каток, я понимаю, что мои ощущения не изменились. Я плохо себя чувствую в моих коньках во время шестиминутной разминки. Я делаю две ошибки в программе, в тройном акселе и в каскаде. Когда такое случается, надо пытаться думать только о позитивных вещах, улыбаться, насколько можешь, чтобы выбросить все, что стесняет нам сознание… Но со мной этого не происходит. Музыка продолжает играть, но я не достигаю ее интерпретации, не ловлю ритм. Я в стрессе, разочарован: на моих первых Олимпийских Играх у меня действительно было желание выдать максимум, сделать как нельзя лучше. И Пьер Трант, который хватает через край, бестолочь, со своей «хорошей работой»!
Раздраженный, я переодеваюсь и присоединяюсь к моей матери на трибунах. Она хотела сделать мне сюрприз и не предупредила меня о своем приезде. Но накануне Дидье Гайаге совершил оплошность, спрашивая меня, в котором часу она прибывает! Это помогает мне ее увидеть. Назавтра, после моего утреннего сеанса, она остается со мной, чтобы наблюдать другие тренировочные группы. Я возвращаюсь обедать и снова встречаю ее в своем номере, как раз рядом с «Delta Center», официальным катком. Мне нужно побыть с ней, поговорить, подумать о другом. Она для меня настоящий глоток кислорода. Надо сказать, что деревня создает у нас ощущение замкнутости. Ощущение тем более тяжелое для меня, что я там почти никого не знаю. Таким образом, между двумя днями моих соревнований моя мать представляет для меня отвлекающее средство. Она привезла из Франции всю почту, пришедшую домой или на каток Пуатье со времени моей европейской медали. Добрых полсотни писем, все содержащие послания поддержки или поздравлений. Некоторые приходят даже из Германии. И почти все подписаны девушками, которые иногда вкладывали свое фото! Я не узнаю никого. Исключая одну венгерку, которая у меня спрашивала мой адрес в Лозанне.

Размышление о том, что больше всего на меня повлияло во время этого периода, сводится к одному слову: изоляция. Мне не хватает эмоциональных, человеческих ориентиров; я больше не нахожу своих ориентиров на катке. Тем не менее, каток великолепен. Солт-Лейк-Сити остается самым прекрасным катком, который я видел. С того момента, как я туда вошел, я ощутил его огромным, больше по размеру катка Колорадо-Спрингс. И светлым. Я жалел только об удаленности от публики. Трибуны расположены совсем высоко и создают впечатление, что нависают над нами, может быть, даже подавляют нас. Чувствуешь себя маленьким. Конечно, это не усугубило мой стресс. Я сам себе навязал напряжение из-за европейского пьедестала. Я захотел сохранить слишком высокий ранг.
Однако, во время последней тренировки утром 14 февраля, к восьми часам, я наконец овладеваю собой. После короткой программы я разговаривал по телефону с Веро, которая меня ободрила. Затем я немного отстранился, чтобы лучше поразмышлять. Скользя в центр катка на произволку, вечером, я уже предвидел свою будущую неудачу: из-за произволки я сейчас провалюсь на место, которое не соответствует моей цене. Но я убеждаю себя выдать все. И я признаю, что я получаю на самом деле много удовольствия в произволке. В конце я падаю на тройном сальхове. Вероятно, из-за потери концентрации и потому, что я не умел беречь себя физически. Та же глупость, что на «Европе». Все-таки, я обещал себе быть внимательным. Положим, что это ошибка молодости!

Сегодня, издалека, я могу сказать, что это был грубый урок, но я думаю, что это было не так уж плохо. Я оставался около месяца за границей, большую часть времени совсем один. У меня не было моего тренера на соревновании, ни его «первого» заместителя. Мне жаль, что я провалил свою короткую программу, но это не создало затруднений на моем пути. Я хотел открыть, что такое Игры, и с этой точки зрения, я превосходно оправдал надежды!
После моей произволки я посмотрел последнюю группу, чтобы понять атмосферу, напряжение, которые могут создать Игры. Это мне очень послужило впоследствии. Я часто об этом думал до Игр-2006. Я вспоминаю, как в 2001-м Евгений Плющенко был лицом, не подлежащим критике, по отношению к ослабевшему Ягудину. Но Алексей сумел разобраться в причине, найти слабое место у своего соперника, полностью усовершенствовав свои собственные сильные стороны, силу и благородство. Поражения, отмеченные перед Солт-Лейк-Сити, не помешали ему победить в день «Х». В конечном счете, это будет немного и моя ситуация накануне Игр 2006-го. За исключением одного отличия: в 2002-м уровень был очень высок. Все участники отважились на два четверных и каскады. Американец Тим Гейбл закрутил даже три квада, чтобы урвать бронзовую медаль! В этом не будет необходимости во все время следующей Олимпиады.
Нагано, конец трудного сезона
После произволки я возвращаюсь прямо к себе. Надоело. Надоело быть одному, есть одному… Я даже не смотрю по телевизору выступления девушек, спорную победу Сары Хьюз над Ириной Слуцкой, новый проигрыш Мишель Кван. Зато я волнуюсь перед танцами. Я горд за золотую медаль Марины Анисиной и Гвендаля Пейзера. Это моя шовинистская, патриотическая сторона. У меня неумеренная любовь к флагу-триколору. Тем более, что этот титул Марины и Гвендаля, первый для французов на Олимпийских Играх со времен титула пары Андре и Пьера Брюне в 1928-м и 1932-м (!), ободряет меня: моя мысль последовать им в 2006-м кажется мне менее нелепой.
Итак, я ставил себе задачу - Игры 2002-го, но они были «факультативными»: главная цель была все же 2006-й. Тем не менее, каковы бы ни были наши планы, карьера, которую себе представляешь, развивается совсем не всегда так, как этого хотелось бы. Случай в этом конце сезона. Я всегда кричал о своем желании снова участвовать в юниорском Мире. После моей европейской медали и сразу же после Игр я хотел бы попытаться добиться там первого международного титула. Для меня-то все ясно: только уступить мое место Станику Жанетту на взрослый Мир. Но я открываю, еще больше, чем после Чемпионата Франции, что отбор всегда непрост. И фактически, Федерация, кажется, получает хитрое удовольствие, истязая нас и усложняя все созданием критериев, часто плохо определенных…
После нескольких дней отдыха я возобновил тренировки с Лораном Депуйи, одним из сотрудников Федерации, ответственным за развитие (не знаю, как правильно называется соответствующая должность по-русски – прим. переводчика) , который мне хорошо знаком. Я часто с ним встречался во время молодежных сборов. Он базировался в Вильнав-д’Орнон, возле Бордо. Чтобы заняться мной, он соглашается совершать каждый день поездку туда-обратно на поезде в Пуатье. Наше сотрудничество происходит в действительно классной атмосфере.
Когда объявляется первый список квалифицированных на взрослый Мир, Фред Дамбье там не значится. Он говорит, что ошеломлен, но, впрочем, никто не понимает этот выбор. Он, только что ставший лучшим французом на Играх (одиннадцатым), считал, что место ему обеспечено. Если он не обсуждает слова Ракля, который полагает мою квалификацию «неизбежной», он ругается на квалификацию Станика, который, по его словам, «пользуется льготами».
Дело осложняется, так как Фред направляет 1 марта запрос об урегулировании в Национальный олимпийский комитет Франции… который почти признает его правоту, требуя «формального контроля» в FFSG (французской Федерации ледовых видов спорта – прим. переводчика). Таким образом, нас всех троих вызывают на тест в Асньер. Мы с Лораном чувствуем, что партия будет трудной… зная, что я буду, что бы ни произошло, в списке в Нагано. В результате обсуждения Фреда в конце концов предпочли Станику, который, в свою очередь, представляет на рассмотрение запрос об урегулировании в НОКФ. Он критикует ход теста, и факт, что изначально предусмотренная произвольная программа стала серией прыжков, и присутствие одного-единственного судьи вместо пяти объявленных. В этот раз НОКФ не дает разрешения, и Станик остается дома.
Итак, я улетаю в Японию. В первый раз, потому что я должен был отказаться от Trophée NHK в прошлом декабре. Это также мой первый Мир, и я повсюду говорю об обоснованном устремлении: выступить лучше, чем в Солт-Лейке. Это начинается гораздо раньше: пятый в моей квалификационной группе, я съезжаю на предварительное восьмое место после короткой программы. Я недалек от осуществления моей цели финишировать в десятке лучших в мире и доказать, что промах на Играх не отражается на моей ценности. Тем более, что я провел наилучшую подготовку благодаря Лорану, которому я доверяю.
Но я особенно быстро убеждаюсь, что мне не хватает опыта. Как в прошлом январе, во время Чемпионата Европы, я очень плохо распоряжаюсь днем отдыха между короткой и произволкой. И когда я иду в атаку, чтобы «встретиться лицом к лицу» с моей последней программой, я с трудом собираюсь физически и морально. Не говоря об усталости, которая опутывает мне голову и ноги после такого длинного сезона, и этой легкой фрустрации быть в Нагано раньше, чем на юниорском Мире. Еще сегодня я испытываю это сожаление. Даже если никогда не нужно пренебрегать отбором на Мир.
Результат более чем средний. Я не падаю в произволке, но я катаюсь со скоростью два километра в час. Я медленен, меня разворачивает на прыжках, я касаюсь рукой на приземлении. Я совсем не хорош и скатываюсь на пятнадцатое место. Я говорю себе, что эта поездка была, может быть, лишней. Но я также думаю, что она позволила мне развиваться быстрее. Потому что она открыла мне глаза на очень высокий уровень. Снова я наблюдал за лучшими. Еще больше, чем на Играх. Кое-кто сожалел, что было столько отсутствующих на этом Мире, что, однако бывает довольно часто вскоре после Игр. В танцах не явились Марина и Гвендаль, но также и итальянские бронзовые медалисты Фузар-Поли – Маргальо. В парах это русские Бережная – Сихарулидзе и канадцы Сале – Пеллетье, олимпийские со-чемпионы, которые объявили о своем уходе в профессионалы перед Миром. У женщин – не приехала американка Сара Хьюз. Хотя отказ от участия олимпийских чемпионов ослабил эти три категории, категория мужчин обнаружила высокое качество, даже без Плющенко и двух «старейших» участников, закончивших катание, американца Тодда Элдриджа и канадца Элвиса Стойко. По примеру Алексея Ягудина, участники поразили меня своим контролем стресса. Они были суперсильны технически, оказываясь еще более надежными, чем на Играх. Что до Ягудина, он выиграл свой четвертый мировой титул. Он катается на какой-то другой планете!